Анна АлексееваРыбалка
– Брат! Ты брат мой. Ты же вместо отца мне был! Я же «папа» тебя называл. – Данила обнял его, и Виктор заплакал.
А. Балабанов.
-1-
Сегодня я совершил нечто ужасное. Я видел, как Гриша после уроков встретился с незнакомой мне девушкой, и проследил за ними. Она ждала его на ступеньках школьного крыльца, маленькая, сутулая, в блеклом плащике, с чересчур острым личиком и хвостиком жидких светлых волос. Я подождал, пока они скроются за воротами – темное и светлое – и, повинуясь какому-то новому, солено-жгучему чувству, побежал за ними…
Иван стер из последнего предложения «за ними» и захлопнул ноутбук. Тетя Паша уже дважды звала обедать. Суп с клецками, в котором темнели уже изрядно размокшие листья петрушки, и постные лепешки.
– Вы не могли бы дать мне немного петрушки? – вспомнилось отчего-то и откуда-то.
– Может, разогреть суп-то? – спросила тетя Паша.
Иван мотнул головой, мол, не нужно, все хорошо. Тетя все ещё носила траурную кружевную косынку, туго охватывавшую широкий лоб и завязанную сзади узлом. Из-за этой косынки, казалось мальчику, все вокруг мрачнело. Будто бы она не только была прилеплена к теткиному лбу, а плотно зашторивала окна и двери, не пропуская ни солнечный свет, ни свежий воздух. Он молча хлебал пресный остывший суп, стараясь не глядеть на грузную пожилую женщину в цветастом халате, и все пытался вспомнить исток бессмысленной фразы про петрушку.
Паша мыла посуду, склонясь над белой эмалированной, с темными кругами сколов раковиной и поглядывая на племянника: как ест-то аккуратно… пожалуй, даже слишком, будто не родной… Худой и бледный, на улицу не выгонишь: в компьютере сидит или в телефоне. Говорит, читает… Чудной. А вот старшенький Витя у сестры деловой и бойкий… пожалуй, даже слишком… но зато хлеб с маслом всегда достанет. Тут Паша спохватилась:
– Надо в магазин сходить, Ванюша, хлеб весь вышел… Да сиди, сиди, доешь сперва… Чудной какой, – сказала она и улыбнулась.
– Теть Паш, тебе мама не звонила? – спросил Иван, снова принявшись за суп. – У меня тут связь ловит плохо.
– Так у всех плохо. Вышку-то уже несколько лет обещают построить.
– А почему не строят?
– В правлении говорят, голосуем неправильно, вот и не строят.
– Так, может, нужно правильно проголосовать?
– А ты знаешь, что ли, как – правильно?
Иван не знал. Он доел суп, взял из полных рук тети Паши влажную пятидесятирублевую бумажку, которую она достала из своего кармана, и пошел в магазин. Когда надевал в прихожей кеды (узковатые, надо помогать ложечкой), ненароком поглядывал на закрытую дверь дедовой комнаты, которую было видно в проеме двери в гостиную.
На похороны они с матерью и братом не успели: у Вити были неотложные дела по работе. Приехали под вечер, к поминкам. Душный самолет, долгое тесное такси (коренастый Витя решил вздремнуть на остром Ванином плече, умягчив его своим сложенным свитером). Лет до восьми Иван проводил у деда с теткой летние каникулы, а потом у матери с ближайшими родственниками что-то разладилось – больше сюда не приезжали. Открытые настежь ворота дома казались мальчику лишь смутно знакомыми, совсем чужими.
– Паша, горе какое! – Его мать, невысокая, плотная, густо накрашенная женщина под пятьдесят, кинулась к сестре и они обнялись, рыдая.
– Горе, Соня…
– Ведь не такой старый еще…
Иван вспомнил, как мать говорила, что деду было девяносто два, и озадаченно посмотрел на Витю. Тот шикнул, мол, не взболтни лишнего, и зачем-то отвесил легкий шутливый подзатыльник.
Стол был накрыт прямо во дворе. На стоящих вдоль его длинных сторон лавках друг против друга сидели двое: сухонькая старушка в черном платке и седой лохматый старик с тростью – должно быть, соседи. Старушка боязливо озиралась и куталась, несмотря на июньскую жару, в шерстяную кофту, а дед смотрел в одну точку и чему-то беззубо улыбался.
– Ну что, дорогие мои старики, помянем? – громко сказал Витя и сел на свободное место рядом с боязливой. Та осторожно отодвинулась.
Из еды на столе была кутья в изящной хрустальной салатнице, горкой сложенные пирожки, треугольники сыра и кружочки копченой колбасы, потеющие на блюдце. Массивно нависающая над столом Паша раскладывала жирно блестевшие котлеты. На тарелках мягко возвышалось комковатое картофельное пюре.
– А можно я в доме посижу? – спросил Иван, обращаясь то ли к матери, то ли к брату. – Я не голодный.
– Начинается, – сказала мать и вопросительно посмотрела на старшего сына.
– Да пусть идет, чего ему с нами делать, – добродушно сказал Витя (он уже успел выпить рюмку водки), – завтра на рыбалку его свожу. Тут недалеко озеро обалденное… природа, красота… Только надо рано встать, не позднее шести… А, Ванек? Пойдем рыбачить?
– Пойдем, – согласился Иван. Он еще никогда не был на рыбалке.
– Еще надо обязательно сходить к деду на кладбище, – сказала мать наставительно, но Иван уже ушел в дом, и она покачала головой ему вослед. – Такой вот наш Ваня, сестра. – И многозначительно вздохнула.
– Да брось, мать, они сейчас все такие… инфантильные.
– А вы – другие, что ль? – сказала вдруг осмелевшая старушка и неодобрительно цокнула. – Я в твоем возрасте уже с двумя детьми была, а дед твой вообще – на фронте…
– Ну ничего, перерастет… – неопределенно сказала Паша.
– Так уж пятнадцатый… – возразила мать.
– А я в пятнадцать девку обрюхатил, а она возьми – и помри в родах… – скрипуче прошамкал вдруг старик, и все смолкли, принявшись сосредоточенно ковыряться в тарелках.
В прихожей Иван снял кеды и осмотрелся: прямо перед ним – кухня, справа – небольшая гостиная, которая, по всей видимости, была проходной комнатой. Войдя, мальчик увидел круглый стол с парой стульев, низкое продавленное кресло, старомодный пухлый телевизор, накрытый стопкой газет. Комнат отсюда выходило три, но лишь одна из них была открыта настежь и темнела в прямоугольнике дверного проема. Иван сразу понял, что это спальня деда, в которой еще утром стоял гроб с телом, а раньше – лежал в своей кровати измученный старостью человек. Мальчик почувствовал, что из комнаты исходит тошнотворно-сладкий дух, к которому примешивается тяжелый лекарственный запах, и торопливо закрыл дверь.
Следующим утром Иван проснулся по будильнику ровно в шесть. Было светло. Он быстро натянул футболку, шорты и вышел из маленькой комнатки, в которой ему заботливо постелила тетя Паша. В гостиной было тихо, лишь тикали ходики, висевшие над телевизором, и из закрытой дедовой спальни, в которой вчера уложили перебравшего Витю, слышался храп. Иван вернулся в комнату, прилег, стал читать книгу с мобильного и уснул…
-2-
– Ванек, просыпайся! – крикнул Витя, стоя в дверях комнатки брата. – Рыбалку мы с тобой проспали… ну, ничего, как-нибудь в следующий раз, – сказал он.
– Хорошо, – сказал Иван и сел на кровати.
– Пойдем, мать завтракать зовет.
За столом ему сообщили, что он остается у тетки, а мать с братом уже вечером уезжают: у одной – работа, у другого – дела.
– А почему мне нельзя с вами?
– Да побудь ты на свежем воздухе. Солнце, витамин дэ, с огорода все свое, сливы скоро пойдут… Да, Паш? – крикнула мать сестре, суетившейся у плиты. И уже сыну: – Ты же их любишь.
– А долго мне тут быть? – спросил Иван, липко вспоминая темную комнату деда.
– У меня отпуск в конце августа, приеду и заберу тебя.
– Ванек, ну чего скис? А хочешь, махнем со мной через пару недель на море?
– Сынок, ну какое море?
– Черное, мать. У меня кореш в Крыму, надо к нему съездить, вопросики порешать… Ну, Ванек, поедем?
– Поедем, – согласился Иван. Он никогда не был на море.
– В такое-то время ребенка в Крым тащить, там ещё не всё успокоилось…
– Там в прошлом году все успокоилось, – возразил Витя.
– Опять ерунду какую-то затеял, – сказала мать и замолчала, нахмурившись.
Поначалу Иван почти всегда молчал, стеснялся проявлять себя в чужом укладе. Лишь вежливо и односложно отвечал тетке на пустячные вопросы. «Есть будешь?» – «Да, спасибо». «Купаться пойдешь?» – «Нет, спасибо».
Потом привык. Тетя Паша была женщиной ненавязчивой, но заботливой и теплой, только вот ее косынка, и это соседство его комнатки со спальней деда… Хотя спальня всегда была закрыта, никак не выветривался из мыслей и тошнотворный запах, и могильная темнота, увиденная в день приезда. Если бы телефон ловил связь и интернет работал, Иван прочел бы, что это всего лишь иррациональный страх. Но интернета не было.
Как и хлеба в магазине.
– Ты бы еще вечером пришел. С утра привоз-то – все разобрали, – сказала маленькая кругленькая продавщица сельмага. – Возьми булку с маком.
– Давайте, – согласился Иван, решив, что булка – тоже хлеб, и положил на блюдце полтинник.
– Только у меня сдачи нет… на вот, возьми зажигалку.
– Ладно… А вы не знаете, где можно документы распечатать?
– Так на почте, это напротив, через дорогу. С флешки печатают.
– А флешку где можно купить?
– Это только в городе… А ты к кому приехал-то?
– К тете Паше… У нас еще дед умер недавно.
– Ааа, это из каменного, беленого, на углу? – припомнила продавщица. – Я тебе дам флешку, только обратно принести не забудь.
Когда Иван вернулся домой, тетя Паша все ещё была на кухне. Стояла лицом к окну. Мальчик положил на стол пакет.
– Хлеб закончился, я булку с маком купил.
– Спасибо, Ванюша, – сказала она, не оборачиваясь, и шмыгнула носом, будто бы ее мучил насморк.
Иван вышел из кухни и хотел, как обычно, до ужина засесть в своей комнате, но увидел, что та самая дверь открыта, и в нерешительности остановился. Внутри был беспорядок: ящики комода выдвинуты, рядом с ним тряпье валяется. Он глубоко вдохнул, выдохнул и зашёл в спальню деда.
Странный сладкий запах тревожил, а в затылке Иван ощущал неприятную тяжесть, будто от чьего-то пристального недоброго взгляда. Мальчик огляделся. Комод переворошен, но в комнате чисто и прибрано: пустой письменный стол, два стеллажа с книгами, аккуратно заправленная кровать. В освобожденное от коричневых штор окно бил яркий свет, а на подоконнике рядком стояли горшки с фиалками. «Вы любите фиалки? – Да, они пахнут петрушкой…»